— Ла Вьевиль, займите мое место. Мне нужно поговорить с господином де Тревилем о важном деле… Ах да, тут у меня лежало восемьдесят луи поставьте столько же, чтобы проигравшие не пострадали. Справедливость прежде всего!
Затем он повернулся к де Тревилю.
— Итак, сударь, — заговорил он, направляясь с ним к одному из окон, — вы утверждаете, что именно гвардейцы его преосвященства затеяли ссору с вашими мушкетерами?
— Да, ваше величество, как и всегда.
— Как же все это произошло? Расскажите. Ведь вам, наверное, известно, дорогой мой капитан, что судья должен выслушать обе стороны.
— Господи боже мой! Все это произошло как нельзя более просто. Трое лучших моих солдат — имена их хорошо известны вашему величеству, имевшему не раз случай оценить их верность, а они, могу уверить ваше величество, всей душой преданы своей службе, — итак, трое моих солдат, господа Атос, Портос и Арамис, собирались на прогулку вместе с одним молодым гасконцем, которого я как раз сегодня утром поручил их вниманию. Они собирались, если не ошибаюсь, в Сен-Жермен и местом встречи назначили поляну около монастыря Дешо. Внезапно откуда-то появился господин де Жюссак в сопровождении господина Каюзака, Бикара и еще двух гвардейцев. Эти господа пришли сюда такой многочисленной компанией, по-видимому, не без намерения нарушить указы.
— Так, так, я только сейчас понял, — сказал король. — Они сами собирались здесь драться на дуэли?
— Я не обвиняю их, ваше величество, но ваше величество сами можете посудить: с какой целью пятеро вооруженных людей могут отправиться в такое уединенное место, как окрестности монастыря кармелиток?
— Вы правы, Тревиль, вы правы!
— Но, увидев моих мушкетеров, они изменили намерение, и личная вражда уступила место вражде между полками. Вашему величеству ведь известно, что мушкетеры, преданные королю, и только королю, — исконные враги гвардейцев, преданных господину кардиналу?
— Да, Тревиль, да, — с грустью произнес король. — Очень печально видеть во Франции это разделение на два лагеря. Очень печально, что у королевства две головы. Но все это кончится, Тревиль, все это кончится…
Итак, вы говорите, что гвардейцы затеяли ссору с мушкетерами?
— Я говорю, что дело, вероятно, произошло именно так. Но ручаться не могу. Вы знаете, как трудно установить истину. Для этого нужно обладать той необыкновенной проницательностью, благодаря которой Людовик Тринадцатый прозван Людовиком Справедливым.
— Вы правы, Тревиль. Но мушкетеры ваши были не одни. С ними был юноша, почти ребенок.
— Да, ваше величество, и один раненый, так что трое королевских мушкетеров, из которых один был ранен, и с ними один мальчик устояли против пятерых самых прославленных гвардейцев господина кардинала и даже уложили четверых из них.
— Да ведь это победа! — воскликнул король, просияв. — Полная победа!
— Да, ваше величество, столь же полная, как у Сэ.
— Четыре человека, из которых один раненый и один почти, ребенок, сказали вы?
— Едва ли его можно назвать даже молодым человеком. Но вел он себя во время этого столкновения так великолепно, что я возьму на себя смелость рекомендовать его вашему величеству.
— Как его зовут?
— Д'Артаньян, ваше величество. Это сын одного из моих самых старых друзей. Сын человека, который вместе с отцом вашего величества участвовал в войне добровольцем.
— И вы говорите, что этот юноша хорошо держался? Расскажите мне это поподробнее, Тревиль: вы ведь знаете, что я люблю рассказы о войнах и сражениях.
И король Людовик XIII, гордо откинувшись, покрутил ус.
— Ваше величество, — продолжал де Тревиль, — как я уже говорил, господин д'Артаньян — еще почти мальчик и, не имея чести состоять в мушкетерах, был одет как горожанин. Гвардейцы господина кардинала, приняв во внимание его крайнюю молодость и особенно то, что он не принадлежит к полку, предложили ему удалиться, раньше чем они произведут нападение…
— Вот видите, Тревиль, — перебил его король, — первыми напали они.
— Совершенно верно, ваше величество, сомнений в этом нет. Итак, они предложили ему удалиться, но он ответил, что он мушкетер душой, всецело предан вашему величеству и, следовательно, остается с господами мушкетерами.
— Славный юноша! — прошептал король.
— Он действительно остался с ними, и ваше величество приобрели прекрасного воина, ибо это он нанес господину де Жюссаку тот страшный удар шпагой, который приводит в такое бешенство господина кардинала.
— Это он ранил Жюссака? — изумился король, — Он? Мальчик? Это невозможно, Тревиль!
— Все произошло так, как я имел честь доложить вашему величеству.
— Жюссак — один из лучших фехтовальщиков во всей Франции!
— Что ж, ваше величество, он наскочил на противника, превосходящего его.
— Я хочу видеть этого юношу, Тревиль, я хочу его видеть, и если можно сделать для него что-нибудь, то мы займемся этим.
— Когда ваше величество соблаговолит принять его?
— Завтра в полдень, Тревиль.
— Привести его одного?
— Нет, приведите всех четверых вместе. Я хочу поблагодарить их всех одновременно. Преданные люди встречаются не часто, Тревиль, и преданность заслуживает награды.
— В полдень, ваше величество, мы будем в Лувре.
— С малого подъезда, Тревиль, с малого подъезда. Кардиналу незачем знать.
— Слушаюсь, ваше величество.
— Вы понимаете, Тревиль: указ — это все-таки указ. Ведь драться в конце концов запрещено.
— Но это столкновение, ваше величество, совершенно выходит за обычные рамки дуэли. Это стычка, и лучшее доказательство — то, что их было пятеро, гвардейцев кардинала, против трех моих мушкетеров и господина д'Артаньяна.